Хозяйка дома была невысокой женщиной, но она едва-едва проходила в дверь гостиной по ширине. Её круп напоминал гротескное изображение женщины на юмористическом рисунке. Мы прошли за ней в гостиную.
Это была небольшая комнатка, очень тесная от загромождавшей её мебели из ореха. В одном углу теснилось пианино, рядом с которым стоял сервант с фотографиями в рамках наверху, а напротив него красовалась посудная горка. Она была заставлена хрусталём, чашками, кружками и всевозможными сувенирами. За столом сидел лысый человек средних лет и ел варёное яйцо. Он держал его в одной руке и выскрёбывал его содержимое ложкой, зажатой в другой. Яйцо он держал чуть ли не на коленях, и это было довольно забавно, словно он ел украдкой. Он поздоровался с нами с иностранным акцентом и принялся за чай. Он мне не понравился. Его глаза сидели слишком близко друг к другу, и в его внешности было что-то коварное.
Мы присели. Круглый стол был покрыт зелёной вельветовой скатертью с кисточками по краям, а в центре стола стояла ваза с разноцветными слегка увядшими анемонами.
Что-то в этой комнате, возможно вельветовая скатерть или беспорядочно заставленная посудой горка или, скорее, время, когда была сделана и куплена эта мебель, напомнило мне о моей маме и о нашем доме, каким он когда-то был.
Наша домохозяйка внесла две маленькие тарелочки с поджаренной ветчиной, пару кусочков хлеба с маслом и небольшую розетку с вареньем.
– Густав! – снова позвала она, входя в гостиную. Я стала немного побаиваться её. У неё был грубый голос с командирскими нотками в нём.
– Это очень вкусно, сама делала, не покупное, – сказала она, кладя в варенье совершенно игрушечную ложечку.
Мы, проголодавшись, тут же подмели всё подчистую и, доев и хлеб, посмотрели друг на друга, а потом перевели взгляд на лысого человека напротив нас. Он тоже закончил ужин и теперь читал иностранную газету.
– Джоанна! – позвал он, и она вошла в комнату, на ходу вытирая руки о свой цветастый передник. Он что-то сказал ей на иностранном языке. Я решила, что он попросил принести ещё хлеба.
– Да спасёт нас милость Божья! У деревенских девушек такой хороший аппетит! – сказала она, вознося руки к небу. У неё были полные руки, загрубевшие от долгих лет работы. На пальцах поблёскивали обручальное кольцо и кольцо от первого брака. Бедный Густав.
Она вышла, и лысый человек снова углубился в газету, Бэйба и я были совершенно уверены, что он не понимает по-английски. Поэтому, пока мы ждали хлеб, Бэйба разыграла небольшую сценку. Пригнувшись ко мне, она прошептала молящим голосом:
– О, милостивая госпожа, передайте мне, пожалуйста, вина.
Я протянула ей бутылочку уксуса.
– Положи чехол на чайник, чтобы не остывал, – сказала она и перекрестила меня в «милостивую госпожу». Потом снова дурашливым голосом взмолилась: – О, милостивая госпожа, передайте мне, пожалуйста, сливки.
Я передала ей молочник.
Потом она повернулась к нему, хотя его почти не было видно из-за газеты, и сказала:
– Ну а вы, лысый британец, не передадите ли вы мне масло?
И когда мы беззвучно хихикали, из-за газеты протянулась его рука и медленно поставила перед Бэйбой пустую маслёнку. Мы прыснули со смеху и увидели, что его руки подрагивают. Он тоже трясся от смеха. Это было неплохое начало.
Джоанна вернулась и принесла ещё два ломтика хлеба и несколько маленьких кусочков кекса. Кекс был двухцветным. Наполовину жёлтого, наполовину шоколадного цвета. Мама называла такой кекс мраморным, но Джоанна употребляла какое-то другое название. Кекс был нарезан очень экономно. Каждого кусочка хватало только на один укус. Человек напротив нас взял сразу два куска, и Бэйба толкнула меня под столом ногой, чтобы я ела быстрее. Сама же она набила рот до отказа.
Вошёл Густав, и мы поднялись из-за стола, чтобы пожать ему руку. Он оказался невысоким бледным человеком с хитрыми глазами и извиняющейся улыбкой. Его руки были белыми и выглядели изнеженными.
– Нет, нет, леди, не вставайте, – сказал он застенчиво, даже слишком застенчиво. Мне стала больше нравиться Джоанна. Но Бэйба была сразу же очарована тем, что он назвал нас «леди», и оделила его своей самой сладкой улыбкой.
– Ты там наверху брился целый вечер. А чего это ты надел новую рубашку? – спросила Джоанна, осматривая его с головы до ног.
Он ответил, что собирался спуститься в близлежащий пивной бар.
– Только на минуточку, Джоанна, – сказал он.
– Майн Готт! Мне надо ощипать две курицы, а ты не собираешься помогать мне. – С её лица не сходила улыбка.
– Хорошие, прекрасные леди, – сказал он, указывая на нас, и ресницы Бэйбы опасно затрепетали.
– Да, да, вы ешьте, ешьте, – внезапно сказала Джоанна, вдруг вспомнив про нас. Но есть было уже нечего, потому что мы подмели всю еду.
Я начала прибирать посуду, составляя тарелки одну на другую, но Бэйба прошептала мне в ухо:
– Ради Бога, если мы это сделаем однажды, нам придётся делать это каждый раз. Мы станем прислугой, вот и всё.
Я прислушалась к её словам и последовала за ней вверх по лестнице, в спальню, куда Густав уже перенёс наши чемоданы.
Это была маленькая комната, выходившая окнами на улицу. Пол был покрыт тёмно-коричневым линолеумом, а с потолка свешивалась электрическая лампочка под абажуром.
Окно открывалось на улицу, и я подошла к нему, чтобы ощутить запах города и посмотреть, на что он похож. Под окном играли дети. Один из них достал губную гармошку, поднёс её к губам и стал наигрывать какую-то мелодию. Заметив меня, они уставились наверх и один, самый старший, спросил:
– Который час?
Я курила сигарету и сделала вид, что не расслышала. Бэйба, стоявшая у туалетного столика, рассмеялась и велела мне, ради всего святого, отойти от окна, чтобы нас отсюда не выгнали. Она ещё сказала, что с этим парнем надо познакомиться поближе.
Гардероб был пуст, но мы не могли развесить там наши вещи, потому что забыли захватить с собой вешалки. Поэтому мы разложили их на большом кресле в углу комнаты.
Внизу у калитки заработал мотор мотороллера и исчез вдали по переулку. Густав уехал.
В соседней комнате мужчина начал играть на скрипке.
– Боже, – только и смогла сказать Бэйба и зажала ладонями уши. Она как раз ходила по комнате, зажимая уши, когда в дверь постучали, и в комнату вошла Джоанна.
– Это Герман практикуется, – улыбаясь, сказала она, когда Бэйба, не говоря ни слова, показала большим пальцем на соседнюю комнату.
– Очень талантлив. Настоящий музыкант. Вы любите музыку?
Бэйба ответила, что мы с ней обожаем музыку и что мы проделали весь этот путь до Дублина только для того, чтобы послушать, как этот мужчина играет на скрипке.